нравственное воспитание
на уроках русского языка и литературы
няются всё новые и новые звенья. Когда в рассказе А. П. Чехова
«Студент» герой повествует крестьянкам о том, что испытал
Апостол Пётр в Гефсиманскую ночь, и замечает слёзы на глазах
женщин, ему почудилось, будто «он только что видел оба конца
этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Слово
студента Великопольского, слово Чехова оказываются важными
звеньями в этой цепи.
Звуки библейской речи всегда рождали в чуткой душе живой
отклик.Маленький Серёжа Багров, герой 2-ой части дилогии
С. Т. Аксакова «Детство Багрова - внука», начав читать Псалтирь
вслух, «почувствовал неизъяснимое удовольствие». Что-то властно
привлекало мальчика в мерно - торжественных речениях псалмов,
и вскоре он вновь берётся за книгу Давидову. Приводя в этом
рассказе воспоминания о собственном детстве, автор пишет: «Хотя
я начал читать не без волнения, но голос мой уже не дрожал, и я
читал ещё с большим внутренним удовольствием, чем в первый
раз».
Для поэта здесь открывается неисчерпаемый источник
вдохновения. И потому, что библейское слово - кладезь
богопознания и тысячелетней мудрости и нравственного опыта. И
потому, что оно непревзойденный образец художественной речи.
Эта сторона Писания издавна была близка русской литературе.
Христианская молитва есть словесное выражение живого
богообщения. Она вмещает в себя бесконечно многое: веру в
отеческую любовь Всеблагого, убеждённость в действенности
молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами,
стремление к покаянию, очищению, спасению.
Подражания молитвам, начиная с XVIII века, получают
многообразные поэтические формы.
Для поэта начала XIX века П. А. Вяземского молитвенное
слово выражает высшее состояние духа и связано с любовью и
поэзией:
Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье
Души, тоскующей в изгнании своём,
Святого таинства земное выраженье,
Предчувствие и скорбь о чём-то неземном.
